1) Совершенно отрешиться от мысли быть снова крупным организатором и за дела организационного характера не браться. Быть организатором единственно в пределах вопросов искусства. Когда станут предлагать любую работу, вне литературной — приложить все силы к тому, чтобы ее не принять, а остаться и оставаться навсегда в литературном мире.
2) Всем вопросам, кроме литературных, уделять внимание лишь постольку, чтобы не отстать от крупнейших современных событий. На деталях не останавливаться, не тратить на это ни сил, ни средств. Но никогда (никогда!) и мысли не допускать о том, чтобы вопросы экономические, политические, военные — отстранить.
В курсе дела быть любую минуту, так, чтобы все время чувствовать свою органическую связь с движением и развитием. А в случае крайней нужды оставить литературу и пойти работать на топливо, на голод, на холеру, бойцом или комиссаром… Эта готовность — основной залог успешности в литературной работе. Без этой готовности и современности живо станешь пузырьком из-под духов: как будто бы отдаленно чем-то и пахнет, как будто и нет… Со своим временем надо чувствовать сращенность и следовать, не отставая, — шаг в шаг.
3) На вопросы литературы и творчества обратить исключительное внимание: читать, изучать, разбирать, критиковать, писать самому, посещать всякие заседания, собрания, диспуты, давать отзывы и рецензии, выступать самому… Словом, быть литератором на деле, а не только по трудовой книжке. Усвоить все современные течения, изучить и не выступать нигде до тех пор, пока не пойму их как следует, пока не освоюсь. А отсюда вывод: с изучением торопиться, читать скорее и больше.
4) Сократиться с писанием статей на чужие темы и рецензий на непонятные книги. В этой области — также перекинуться в сторону литературы. Статьи и очерки, а равно и рецензии должны впредь трактовать лишь те темы, которые любы сердцу, понятны, знакомы самому.
…Ну вот, кажется, и все, что могу я для начала посоветовать себе.
…В вагоне коммунист говорил:
«Жена умерла… На руках оставила шестерых…
— Отчего умерла?
— Устала… Голодно, трудно было два года одной… Она уже в Пензенскую (с детьми-то!) и в Саратовскую — везде неудача… А я ушел тогда добровольцем, время не ждало, хоть и знал, чем дело кончится… Можно сказать — теперь всю жизнь изломал себе… А надо было…»
Я почувствовал величие в этих простых, изумительных словах: без рисовки, без гордости, без поисков сострадания — просто рассказывал то, что есть, чем скорбит душа…
Хорошая фабула для повести: нарисовать перипетии распадения семейного счастья, молчаливый героизм… И сколько их, этаких героев!
Ильич в своей речи на IX съезде употребил образное прекрасное слово «смычка», и на следующий день мы его встречаем в одной статье «Правды» или «Известий», а затем в некрологе о В. Г. Короленко, написанном Луначарским.
Тов. редактор «Политработника» некоторое время находился под обаянием слова «монизм». Я прочел ряд его статей и рецензий, написанных в течение 2 недель, и всюду, к делу и не к делу, встречал это слово.
Власть слова велика. Часто оно назойливо просится под перо, само собою упадет на бумагу, и мы бессильны удержаться от его помещения.
Часто такое слово родит образ за образом и дает даже тему. Иной раз оно повторяется просто по привычке, механически.
Таких примеров уйма. Знаю по опыту, что слово иной раз даже понуждает изменять направление и содержание того, что задумал писать. Власть его велика, иной раз беспредельна.
Если прочтете речи Ильича, ни одной вы не найдете из них, где не встречалось бы слово «неслыханный»: неслыханные бедствия, неслыханный героизм, неслыханный голод…
Это слово стало все чаще встречаться и в речах других ораторов: заразило, привилось.
Собираюсь писать большую вещь из истории гражданской войны. Группирую газетный и журнальный материал: по мелочам рассыпаться неохота. Если и стану писать маленькие рассказы, то лишь с расчетом собрать их как части и дать потом общий большой роман! Приступаю пока неуверенно. Пишу строго, болтать по-прежнему не могу.
…В литературном творчестве, видимо, каждый должен особо, преимущественно совершенствовать свое дарование на определенной форме творчества (повесть, роман, драма и проч.), а остальные совершенствовать во вторую очередь и лишь постольку, поскольку они сами совершенствуют основную, избранную, лучше сказать — органически присущую тебе форму. Скажу, например, про себя. Драма, комедия, даже маленькая одноактная пьеска — вижу и чувствую, что никак не удается: то легковесно, хотя в бытовом отношении недурно; то замыслом и крупно — зато формою, выполнением — окончательно слабо. «Вера», такая хорошая по замыслу вещь — в исполнении получилась сущей ерундой.
Диалог никуда не годен — вести его пока не могу, не умею. Зато повествование, передача, быт описательный и отчасти диалогический даже идет легко. Если и не хорошо еще по-настоящему, то, во всяком случае, вижу, что на этой дорожке толк будет. Так, шаг за шагом, я все вернее, все определеннее нащупываю свой настоящий путь: отбросил ученую работу, отбросил статейную публицистику, отбросил драму и комедию сосредоточиваюсь на повести. Похвалиться большими успехами, конечно, опять-таки не могу и здесь, но самоощущение в этой плоскости прекрасное и уверенное. Сюда и пойду.